Случайно наткнувшись на эту фотографию, подумалось: А ведь эта машина когда-то ездила, выполняла свою работу. Как так получилось и когда, при каких обстоятельствах, она встала сюда в последний раз, на свое последнее пристанище?

Может, хозяин приехал на ней на это место в последний раз, или случилось что-то с хозяином? Или с машиной? Приехала, поставили ее и все.

С тех пор и трава уже проросла, заржавела вся. Никому не нужна. Стоит забытая всеми и брошенная. А раньше работала, бегала, заводилась, заправлялась, сигналила. Жизнь в ней была, и водитель ездил. В кепочке, наверное, с сигаретой в зубах. Или нет? Без сигареты?

И ведь у каждой старой вещи есть какая-то своя история. И в каждой такой вещи отражается ход времени, его постоянный и неумолимый ход.

Есть что-то жестокое и страшное в том, насколько плавно, вроде бы незаметно, и при этом отчужденно и неумолимо, происходит этот переход от жизни к тому, что с этой машиной стало. Еще вчера ездила, а сегодня уже стоит. Вроде бы ничего не изменилось, но изменилось абсолютно все! Вроде она еще выглядит рабочей, но это уже не так. Никто больше на ней не поедет, никто не заведет, не сядет за руль, не посигналит, не отгонит мальчишек от колес. Все. Приехала.

События, которые полностью меняют человеческую жизнь, происходят зачастую также буднично. Уход на пенсию, расставания, другие какие-то события. Иногда это громко, будто удар, а иногда тихо. Так тихо, но при этом так фатально. Где звук? Где шум? А его нет. Просто на следующий день эта машина никуда не поедет. Не пойдет больше человек на работу, или вообще никуда уже не пойдет.

А при этом, также будет ходить соседка с собачкой, также будут сигналить на улице нетерпеливые водители, также будет колыхаться дерево за окном. Ну как также – до своей поры.

Говорят, что на войне люди начинают ценить жизнь. Люди, столкнувшиеся со смертью, с опасностью, начинают ценить эту самую жизнь куда сильнее, чем до этого. Возможно, жизнь только тогда и получается ценить, когда человек понимает ее хрупкость и конечность.

Странная история с людьми получается. Не ценим, не храним, а когда начинаем что-то понимать, бывает, что уже поздно.

Интересно как получается. Вот люди вокруг, чай-кофе, суета, бегают все туда-сюда, дела какие-то.
Ой. Вот и день пролетел. Надо на тренировку, в бассейн, переговоры, встречи, ох как все важно.
Ой, ещё один, и ещё.
Гляди-ка.
А вот уже и людей мало, и встреч никаких. Куда все подевалось? Вот же только вчера ещё было! А сегодня уже нет.
И вроде как и не особо нужны эти встречи, но и без людей не очень.
Суета исчезла, затихли крики эти, дэдлайны, шум-гам, улыбки, взгляды. Только снег за окном и лай собак. Ветер. Птицы.
Весна скоро.
А где-то другая уже суета, другие офисы, встречи, проекты, планы, совещания, другие партнёры и секретарши, другие команды и девушки в купальниках, другие шутки и разговоры ни о чем.
А за весной придет лето. А потом полетит и оно. Наступит осень. И все повторится сначала.
Но уже не со мной.

Дети бездушных и разрушительных девяностых и дети их детей выросли на осколках великой цивилизации.
Западные ветры принесли на бывшую территорию СССР аморальную, разлагающую души пыль, которая в течение долгих лет вдыхалась людьми. Кто-то сумел ей противостоять и выработал устойчивость, а кто-то надышался ею сполна и впитал ее всю без остатка.
В результате родился новый тип человека. Этот тип не был создан только на территориях бывшего СССР. Это типичный продукт глобалистского мира. Общество потребления, которое сформировано на Западе, и которое глобалисты пытались распространить на весь земной шар, основывается именно на таких индивидуалистах и эгоистах: их называют потребителями.
Человек этого типа озабочен только самим собой, собственным “Я”, живущий для себя и игнорирующий запросы других людей. “Я” такого человека так раздуто, что ему постоянно мало места, ему везде тесно. Он постоянно требует, ничего не готов отдавать взамен. Ему все должны, он чувствует себя уникальным и неповторимым. Концентрация на собственном “Я” так сильна, что имя “Я”шка подходит ему куда больше, чем какое-то другое.
“Яшки” легко узнаваемы по своим постам в социальных сетях, по сториз и другим видео, по поведению на улице.
Они постоянно комментируют все свои действия: как они просыпаются, как они идут “в” и “из” спортзала, как они ходят на маникюр и педикюр, как они лечат зубы и ездят на курорты, как они путешествуют и ходят по ресторанам, как они идут “на” и “с” работы, сколько и в каком темпе они пробежали, сколько килограммов сбросили и в каком кинотеатре они смотрели очередной фильм.
“Яшки” не ждут в очередях (это ведь так заурядно) и стараются объезжать пробки по обочинам. “Яшкам” не ведомы правила. Жизнь по правилам для них скучна. Они верят в то, что живут над суетой.
“Яшки” не способны осознать, что их жизнь никому особенно не интересна, кроме них самих и их самых близких людей. Они не анализируют и не исследуют жизнь. Их мысли заняты новыми гаджетами и моделями, новой линией одежды и новыми машинами.
Трагедией в их жизни является нарушение их привычного образа жизни и снижение уровня комфорта. За возможность одеваться в одежду привычного бренда или есть в привычном ресторане они готовы буквально предать родную мать. Настоящей драмой для них является ограничение их потребительских привычек.
Мир “Яшек” весьма прост и прогнозируем. Воспитав единожды “Яшку”, воспитатели смогут точно предсказывать, как он будет себя вести, к чему он привык, какие ему нужно создать условия, чтобы заставить его действовать определенным образом, и какую “морковку” ему надо показать, чтобы он, выключив все инстинкты, пошел за ней хоть куда.
Создав “Яшкам” одинаковые условия жизни во всех регионах, куда глобалисты смогли дотянуться, они создали одинакового человека. И такой человек-“Яшка” прекрасно выдрессирован и прекрасно контролируется.
Лишив “Яшек” доступа к прекрасному, не дав им возможности понять, что есть настоящая жизнь, какие в жизни есть ценности и смыслы, показав им вместо веры, любви, близости, духовного таинства и драмы, бигмак, бабки и зло, они обрезали “Яшке” душу.
“Яшки” не особенно понимают, что значит трудиться, как работают жернова цивилизации, как производятся те продукты, которые они потребляют, сколько труда вкладывается в создание городской среды, в которой они паразитируют.
“Яшки” нетерпимы к трудностям. Жизнь полна грусти и испытаний, но “Яшки” не готовы к этому, ведь они обучены только удовлетворять свои потребности. В этом смысле “Яшки” абсолютно инфантильны.
“Яшкам” сложно создавать союзы, ведь в любом союзе человеку необходимо предоставить другому свободу и пространство. Но занятые только собой “Яшки” и союз воспринимают чисто утилитарно, как дополнение к своему “Я”. И когда “Яшкино” самолюбие ощущает, что союз перестает удовлетворять “Яшкино” эго, “Яшка” ищет другого союза или другой источник для удовлетворения.
Жизнь “Яшки” наполнена мыслями о себе и своими планами. В жизни “Яшки” много суеты и нарочитой важности. За этой суетой “Яшки” не видят самого главного – царящей в их душах пустоты и того, что они вообще не живут.