В любой группе сложно тому, кто отличается. У этого есть и биологические, и социальные причины. Эволюция показывает нам, что отличия (на основе мутаций) являются важным механизмом приспособления к изменениям окружающей среды. С другой стороны, отличие — это всегда повышенный риск. Ведь повторение — это защита. Если объект существует, то такой же объект может существовать в определенной среде с большей вероятность, чем какой-либо другой.

Тонкая грань такого баланса и управляет самой жизнью.

Эти два противоречия заложены в нас с самого начала.

Именно поэтому, изменения так плохо воспринимаются человеком, но при этом же они настолько необходимы для его развития.

Возьмите человеческое общество. Оно в среднем совершенно нетерпимо к чуждому.

Ну и с субъективной стороны: если человек отличается от той среды, в которой он находится, ему, как правило, будет некомфортно. Его риски выше. С другой стороны, его возможности совершить что-то революционной также будут выше, чем у среднестатистического представителя такой массы. То есть, он выходит из системы и дальше: он может упасть, а может взлететь.

Теперь немного с другой стороны зайдем.

Большинство в социуме определяет правила существования и задает стандарты. От интеллектуального, человеческого качества этого среднего и будет зависеть качество жизни в этом социуме. Люди, как известно, разные.

Если представить, что общество состоит на 80% из жуликов, то как они будут взаимодействовать? Что будут представлять собой их общественные нормы и ценности? Как будет взаимодействовать народ и власть?

Выводы очевидны.

Власть будет стараться как можно сильнее выжать народ, разворовать бюджет.

Народ будет стремиться во власть, поскольку она дает право сильного: воровать, диктовать правила, получать государственную защиту, становиться более влиятельным.

Те, кто во власть не попал, будут стремиться обманывать государство и власть, потому что им не повезло, а давать деньги ворам (как и они сами), народ не хочет. Он знает, кто во власти. Подсознательно, народ будет считать себя неудачником, потому что ему не повезло так, как повезло представителям власти. Они смогли. Они победители. А народ проигравший.

При этом и народ, и власть одинаково презирают закон, не уважают его и не считают нужным выполнять. Наоборот, нарушение законов и выход за пределы системы является свидетельством, по такой извращенной и девиантной логике, свободы и удачи.

Также нет в таком обществе никакой необходимости уважать друг друга, так как уважать необходимо только тогда, когда это необходимо и выгодно или, когда тебя принуждают к этому. Это легко объяснить тем, что по своей природе жулик никогда не уважает, поскольку иначе он не сможет жульничать. Уважение ведь в своей основе предполагает предоставление возможности быть и вести достойную жизнь, определять свое поведение.

Девиантное поведение, при этом, не обязательно связано с необразованностью. Образование может препятствовать проявлениям девиантного поведения, но не исключает его полностью.

Жулик может быть образованным. Но гораздо легче быть жуликом, когда уровень культуры низок.

Соответственно, быть другим в подобной среде — это быть законопослушным. Быть законопослушным в таком обществе будет сложно и общественно порицаемо. Будет плохо быть честным, это будет высмеиваться, осуждаться, подобные люди будут унижаться и притесняться.

Ровно наоборот будет в среде, где основную массу составляют честные и культурные люди. Они будут определять правила поведения, а люди, склонные к девиантному поведению (преступники или нарушители), будут чувствовать себя в подобной среде некомфортно. Уже их будут порицать и ущемлять в правах.

Посмотрите на вундеркиндов. Им некомфортно в школе, потому что сверстники завидуют им. Их могут использовать, их могут унижать. Все зависит от ситуации, но отличие всегда будет вести к тому, что восприниматься они будут окружением иначе.

В принципе, любое отличие от группы ведет к проблемам.

В среде, где все мусорят, будет не комфортно тому, кто хочет жить в чистоте. Точно также, в среде, где не мусорят, будет не комфортно тому, кто не привык терпеть до урны или, вообще, пользоваться ими.

Вот так и живем.

Жил-был Газон. Обыкновенный такой зеленый газон. Один из тех, что лежат между тротуарами и дорогами. Встретить подобный газон можно почти во всех уголках земного шара. То есть, этот Газон ничего особенного из себя не представлял. Не лучше и не хуже других. Травка на нем зеленела, периодически ее подстригали.
Как и любому другому газону, жилось ему не легко. Собачки с позволения своих владельцев на него какали и писали. А иногда, наверное, и люди. Проходящие по тротуару прохожие кидали на него сигаретные окурки, бутылки из-под алкогольных напитков, пластиковые пакеты, упаковки из-под чипсов и конфетных батончиков и много всего другого, что этим людям было уже не нужно.
В один прекрасный день ничего не предвещало изменений, как вдруг откуда ни возьмись появились какие-то машины с ковшами и люди с инструментами. Тут же началось снимание скальпа с земли. Машины срезали верхний слой с травой и уничтожали Газон. Люди помогали этому лопатами. За день Газон был полностью срезан. На его месте теперь зияла голая коричневая земля на небольшом углублении, походившем не то на большую могилу, не то на ров.
Несколько дней все оставалось без движения. Потом опять приехали люди и привезли с собой газон. Обычный рулонный газон. Много, много рулонов. И они стали стелить газон на место прежнего. За несколько дней на месте старого газона появился новый.
Теперь там, где был Газон, лежит газон. А тот старый Газон уже больше нигде не лежит. Но зато, наверное, где-то у кого-то стало что-то лежать.
Иногда подобные истории происходят с бордюрами. Это дальние родственники газонов. Поэтому часто они встречают на своем пути те же самые жизненные трудности и судьбы у них иногда похожие. Но это уже совсем другая история.

Мы были вдвоем в мире, наполненном зомби, вампирами или еще какой-то нечистью. Она все время куда-то уходила. Мне приходилось постоянно следить за тем, чтобы она не попала в руки этих тварей.

Было сложно, потому что я не был вполне был уверен, что могу защитить нас. Я не чувствовал себя в безопасности, был напряжен и постоянно смотрел по сторонам в ожидании нападения.

Но также я постоянно оглядывался, ища ее глазами. И когда не находил, мое сердце почти переставало биться. Я почти забывал как дышать. Я искал ее глазами, вертел головой, напрягался и потом находил ее за какой-нибудь дверью или в углу. И тогда успокаивался.

Один раз мы прятались в каком-то большом двух или трехэтажном загородном доме. Перед парадными дверьми почему-то были расположены какие-то кусты. На первом этаже в холле была большая лестница. Окна представляли собой витражи в английском стиле. Они были тусклыми и грязными. Свет от Луны почти не проникал через них. Он только подчеркивал их муть.

Мы были внутри. Я стоял рядом с огромной входной дверью. Никакого электричества не было. Я стоял на грязном полу в полутьме, когда обнаружил, что я один. Ее не было рядом. Внутри дома были другие люди. Они где-то растворились в комнатах, в темноте, в тенях. Я начал оглядываться и искать ее, но не нашел. Я сделал шаг влево, потом вправо, не зная куда двигаться, где искать. Кричать было опасно. Я мог привлечь тварей.

Мой взгляд метался по дому, по углам, но я не находил ее. Вскользь пробегая глазами по входной двери, я обнаружил, что она приоткрыта. Я открыл ее, затаив дыхание, заставляя сердце перестать так колотиться, чтобы не создавать лишний шум, не давать им возможности обнаружить себя.

Она стояла рядом с дверью ко мне боком и смотрела куда-то будто-бы вдаль. Ее светлые волосы были когда-то связаны сзади в пучок, но половина волос была выбита и развивалась на ветру. Волосы играли в свете Луны. Свет проходил через них и шел дальше, к земле. Она смотрела, а на ее лице блуждала улыбка. Я сделал медленный вдох. Осторожно я дотронулся до нее, взял ее руку и потянул на себя. Медленно. Осторожно. Плавно. Она все еще смотрела куда-то туда, но подалась моему движению. Одна нога осторожно подтянулась ко мне, к двери, к защите. Потом другая. И так медленно и плавно я втянул ее внутрь. Закрыл дверь.  Выдохнул.